Петр Петрович Сухоносов родился в Орен­бургской области 23 июня 1931 года. (Согласно свидетельству самого батюшки - в 1929 году.) Святыми покровителями старца были благо­верные князь и княгиня Петр и Феврония Му­ромские, память которых празднуется 25июня (8 июля по новому стилю).

 

Петр был третьим ребенком в семье. Его брат Сергей умер двенадцатилетним мальчи­ком, а старшая сестра Татьяна Петровна всю жизнь оставалась преданной помощницей младшего брата. Семья была трудовая и очень бедная. Когда Петя был еще младенцем, роди­тели переехали в родной Ставропольский край и нашли себе пристанище в селе Винодельном (ныне город Ипатов). Вначале у них не было собственного угла, и они терпели жестокую нужду. Однажды, когда отцу удалось зарабо­тать некоторую сумму денег, купили поросен­ка, выкормили и вырастили большую свинью. Вначале родители собирались заколоть ее и на какое-то время избавиться от голода. Желая разрешить недоумение, обратились к самому маленькому арбитру - младенцу. Пете было то­гда пять лет: "Сынок, что нам делать: продать свинью и купить хатку, или же мы оставим ее себе для еды?" - "А где мы эту свинью будем кушать, посреди улицы?" — решил проблему малыш. Семья имела несколько коз, пили ко­зье молоко, которое очень поддерживало.

 

В Ви­нодельном Петр вырос, окончил пять классов средней школы. В 1943 году умер отец, и уже в отроческие годы его младший сын был вынужден стать кормильцем семьи. Он поступил ра­ботать пастухом в совхоз "Советское руно" Ипатовского района. Крайняя нужда, недосыпа­ние, недостаточное питание, необходимость в холодную, сырую весеннюю погоду оставаться на улице с отарой подорвали хрупкое здоро­вье. Всю свою жизнь впоследствии старец страдал тяжелой болезнью почек, к тому же застудил ноги, легкие. Батюшка вспоминал, как тяжело заболел в детстве и сам попросил, чтобы его причастили. После принятия Свя­тых Христовых Тайн мальчик пошел на по­правку.

 

Родители Пети, Петр Сергеевич и Мария Прокофьевна Кобуева, глубоко верили в Бога и были церковными людьми, воспитывая в вере и детей. Оба происходили из села Вознесен­ского, отстоящего на сорок пять километров от Винодельного. Отец, слесарь по профессии, имел суровый, даже жесткий характер, мать также была очень строгих правил, глубоко ве­рующая, но отличалась большой добротой и имела дар рассуждения. Несмотря на то что была совершенно неграмотной, она поражала мудростью и верностью суждений. Мария не только привила сыну любовь к церкви, но с ис­ключительным вниманием в течение неси жизни следила за его нравственностью, отстраняя от него все, что могло омрачить грехом сердце, поколебать целомудренную чистоту

 

Сметливый, любознательный и памятли­вый мальчик читать выучился очень рано, и чтение полюбил страстно  С улыбкой вспоминал батюшка, с каким нетерпением поджидал он почтальона и просил у того газету или жур­нал. Пока тот развозил почту, Петя успевал прочесть все полностью от корки до корки. Так босиком и ходил за почтальоном.

 

Однажды весной по обыкновению отец взял с собой сы­нишку на пастбище, где подрабатывал, помо­гая чабанам. Петр заметил, что один из них украдкой читал по ночам какую-то толстую книгу с картинками. Мальчик с трудом упро­сил чабана дать ему книгу на время. Оказа­лось, это была " Моя жизнь во Христе" протои­ерея Иоанна Кронштадтского. Слово великого молитвенника и печальника Русской земли пе­ревернуло сердце отрока, навсегда привязав его к батюшке Иоанну. Он словно переродился, сроднившись духовно с Кронштадтским пасты­рем. Глубоко пораженный прочитанным, Петя захотел познакомить с книгой свою маму. В те годы духовной литературы было мало, хра­нить ее представляло опасность, но верующие бережно и благоговейно сохраняли книги.

 

Петр с детства любил церковные богослуже­ния и часто бывал в храме во имя святителя Феодосия Черниговского. Настоятель заметил усердие юного богомольца и предложил помо­гать в алтаре. Обязанности пономаря он совме­щал с пением и чтением на клиросе. Когда в храме отпевали безвременно умершего отца маленького Пети, на тихого, благоговейного мальчика обратила внимание монахиня Фессалоникия (Ганусова) и предложила ему прихо­дить к ней для молитвы. Петр согласился и

 

 

ежедневно приходил к матушке вычитывать монашеское правило. Вставать для этого при­ходилось очень рано. Мария Прокофьевна ка­ждое утро будила сына в три часа утра, чтобы он успел к утреннему правилу, которое начи­налось в четыре часа. Приходилось проходить через кладбище, но Господь хранил маленько­го подвижника.

 

Так он стал преданным духов­ным сыном матушки Фессалоникии. До зна­комства с ней Петр ничем не отличался от дру­гих детей, участвовал в их играх и однажды был изувечен более сильным мальчиком, но, привязавшись к старице, он уже не разлучал­ся с ней, много помогал, всюду сопровождал и во всем слушался. Влияние монахини было ог­ромным, она воспитала его душу и приучила к жизни по монашескому чину. Часто повторяла матушка: "Не вытирай чужой любовью ноги". Впоследствии старец Петр не только сам обла­дал глубоколюбящим, нежным сердцем, от­зывчивым на чужую боль, но и умел ценить и беречь любовь других.

 

Монахиня Фессалоникия (в миру Марфа Федоровна Гану сова) родилась в селе Вино­дельное в 1875 году. В десять лет она осталась сиротой, и девочку отвезли в Ставропольский Иоанно-Предтеченский женский монастырь, в котором она оставалась до сорока лет. Мона­стырь отличался суровой строгостью устава. В обители Марфу постригли в мантию с именем Фессалоникии. Она настолько была предана игуменье, что после кончины матушки от сильного потрясения слегла и месяц пролежала в больнице. В 1912 году мать Фессалоникию отправили в Винодельное устраивать мо­настырь во имя святого великомученика Агафодора и назначили благочинной. Спустя де­сять лет монастырь упразднили, а мать благо­чинную сослали в город Борисоглебск, где она познакомилась с иеромонахом Сампсоном (Сиверсом), впоследствии известным старцем.

 

От­быв ссылку, матушка вернулась к себе на роди­ну в село Винодельное, куда в 1947 году к ней в поисках крова приехал и отец Сампсон. В 1955 году мать Фессалоникия скончалась. Ста­рица день и ночь творила Иисусову молитву, буквально дышала ею. Будучи ласковой и доб­рой, она отличалась внутренней твердостью, имела великое нестяжание, вела себя просто и скромно, одевалась очень бедно, даже убого. Матушка во всем старалась ограничивать себя и была строгой постницей. Впоследствии на во­прос матери о том, кто стал дороже ее сыну - она или его духовная мать, - монахиня Фесса­лоникия, - отец Петр ответил: "Не обижайся, мама, матушка мне дороже".

 

Отец Сампсон, приехав в Винодельное, уст­роился в доме Сухоносовых, где ему отвели осо­бую комнату. Спустя годы иеросхимонах Самп­сон отзывался об отце Петре с огромным ува­жением и повторял, что даже в Псково-Печерском монастыре можно найти не более пяти-шести монахов такой высокой и строгой духов­ной жизни, какую вел батюшка Петр.

 

Отноше­ние отца Петра к старцу Сампсону было неод­нозначным, сложным. Он с почтением слушал его жизнеописания, но сам был носителем ино­го духа. На вопрос о его мнении о духовном пути иеросхимонаха Сампсона отец Петр, помолчав, сказал: "Вы затронули больное место...". "Это моя боль по сегодняшний день", - повторял он.

 

Духовным отцом Петра Сухоносова стал протоиерей Федор Колесов, в тридцатые годы служивший в Кугульте. Он родился в 1882 го­ду, в юности был послушником архиепископа Агафодора, похороненного в 1918 году под по­лом бывшей колокольни Ставропольской семи­нарии. В 1943 году архиепископ Антоний (Ро­мановский) перевел отца Федора из Кугульты в город Ипатов (село Винодельное). Он был единственным священником Ставрополья "тихоновского" направления, не запятнал себя общением с обновленческой церковью. Право­славные верующие " тихоновской" ориентации приезжали к нему на богослужения со всего края. Вел себя протоиерей Федор внешне на­столько безупречно, что властям не к чему бы­ло придраться, и его не трогали. Горячий рев­нитель православной веры, батюшка не позво­лял себе никаких послаблений, не стриг волос, всегда ходил в подряснике, несмотря на то, что был женатым, белым священником. Служил отец Федор строго по монастырскому уставу, не опуская службы девятого часа и повечерия. Великим постом богослужение в его храме на­чиналось в шесть часов утра и заканчивалось к полудню. Старец жил всегда на приходе, считая, что священник должен быть неразлуч­но со своей паствой, поскольку отвечает за нее перед Богом. Великое чувство ответственности определило его строгость в отношении к прихо­жанам.

 

Например, он не допускал до причас­тия тех, кто жили невенчанными, настаивал на немедленном венчании. Уклонявшимся он обыкновенно советовал развестись со своим су­пругом. По характеру отец Федор был непосед­ливым, быстрым, резким. К старости вынужден просить при­хожан о при­станище и по­мощи. Умер батюшка Фе­дор в 1962 го­ду. Протоие­рей Петр вспо­минал о нем с любовью и глубоким поч­тением, по­скольку имен­но отец Федор воспитал его как священни­ка.

 

Духовное влияние двух этих наставни­ков - протоие­рея Федора и монахини Фессалоникии - опре­делило всю будущую жизнь Петра Сухоносова.

 

По совету матушки в 1948 году юноша решил поступать в Ставропольскую Духовную семи­нарию. Ему не хватало до необходимого для поступления возраста одного года. Мать Фессалоникия хорошо знала архиепископа Анто­ния (Романовского) и лично просила его в виде исключения принять Петра в семинарию. Вла­дыка согласился, но для умиротворения вла­стей в документах поступающего проставили год рождения более ранний. По состоянию здо­ровья слабого, болезненного молодого человека освободили от службы в армии, и он мог спо­койно закончить учебу.

 

Архиепископ, впослед­ствии митрополит, Антоний возродил Ставро­польскую семинарию, при нем она достигла исключительной нравственной и духовной вы­соты, являя собой образец церковного благоче­стия и твердыню православной веры. В семи­нарии царила дружественная, спокойная, се­мейная обстановка. Кроткий святитель сам был прост, открыт, доступен, и семинаристы любили заботливого и доброго владыку, кото­рый ласково называл студентов "птэнцами". Несмотря на тяжелую нужду, студенты тяну­лись за владыкой и сохраняли молитвенный настрой. В подборе преподавателей для семи­нарии архиепископ Антоний был очень строг. Преподавательский состав всегда отличался глубокой верой и высокой образованностью.

 

О святителе Антонии, заменившем Петру Сухоносову отца, должно сказать особо. Ми­трополит Антоний (в миру Василий Антонович Романовский) родился 6 марта 1886 года в селе Савинцы Полтавской области, в бедной многодетной семье сельского священника. В раннем детстве он лишился отца. Первона­чальное образование Василий получил в мест­ной церковно-приходской школе и в Миргород­ском Духовном училище. В 1909 году он окон­чил Полтавскую Духовную семинарию и посту­пил в Киевскую Духовную академию. 13 авгу­ста, будучи сту­дентом второго курса, Василий принял монаше­ский постриг с именем Антония в честь преподобно­го Антония Киево-Печерского. По окончании акаде­мии в сане иеромо­наха со степенью кандидата бого­словия Антония направили в Тиф­лисскую Духовную семинарию препо­давателем основ­ного, догматиче­ского и нравствен­ного богословия.

 

В Киеве иеромо­нах Антоний учился у замечательного ученого, профессора М. Скабаллановича. На четвертом курсе академии ему поручили проводить так называемые идеальные всенощные бдения в строгом соответствии с Типиконом. Это была попытка вернуться к древнему благочестию, своеобразный церковный ренессанс. Всенощ­ное бдение начиналось в шесть часов вечера и заканчивалось в половине второго ночи. Распе­вы применялись обычные, простого обихода, но никаких сокращений службы не допуска­лось. Уставшие, желая отдохнуть, садились прямо на пол.

 

В 1918 году отца Антония назначили инспе­ктором Тифлисской семинарии, в 1919 году кроткого и рассудительного иеромонаха поста­вили благочинным русских монастырей в Гру­зии, где его очень любили. В 1924 году Святей­ший Патриарх Тихон вызвал Романовского в Москву и возвел его в сан архимандрита. 17 но­ября 1924 года в церкви Преображения Гос­подня в Каретном ряду состоялась хиротония архимандрита Антония во епископа Сухумско­го и Ереванского.

 

Хиротония пришлась на постный день. По оплошности во время обеда на стол подали что-то скоромное. Святейший Тихон благосло­вил трапезу. Все вкушали спокойно, кроме мо­лоденьких иподиаконов, которые подчеркнуто выбирали исключительно постные блюда. За­метив это, святитель Тихон обратился к ним: "Вкушайте, все благословлено". Иподиаконы стали возражать, что не могут вкушать ско­ромное. Тогда Патриарх громко сказал обедав­шим: "Вот нам объявили, что стол скоромный. Теперь вкушать нельзя".

 

Семнадцать лет владыка Антоний провел в заключении. С 1927 по 1929 год он числился на покое, а на самом деле - в лагере или тюрь­ме. С 27 февраля 1929 года по 1930 год святи­тель руководил Донской епархией. С 1931 до 1935 года епископ Антоний вновь был "на по­кое", то есть в заключении. В 1935 году его на­значили епископом Ставропольским, Донским и Сталинградским. В 1937 - 1938 годах влады­ка в очередной раз угодил "на покой" в больше­вистский концлагерь.

В промежутках между арестами святитель скрывался в Тбилиси у монахини Марии, затем у нее же в селе Ахкерпи на границе Грузии и Армении. Он жил там в качестве сапожника. Не раз появлялись в селе сотрудники НКВД в поисках несгибаемого владыки и не обращали внимания на старенького убогого деда, чинив­шего обувь. Так и уезжали ни с чем.

Ахкерпи - ущелье дивной красоты, обрам­ленное с двух сторон высокими горами. По дну ущелья течет бурливая, шумная горная речка. Вдоль нее по склонам гор в живописном безпо-рядке разбросаны домики небольшого горного селения. Тишина в Ахкерпи неземная. Ночью звезды близки настолько, что, кажется, небо сходит на землю, раскрываются небесные сво­ды и слышен ангельский хор: "Слава в Выш­них Богу..." До революции в Ахкерпи был мо­настырь, в 1961 году владыка Антоний благо­словил устроить в этом месте женскую общину во главе со своей духовной дочерью игуменией Марией (Соловьевой). Бывало, когда он приез-жал навестить матушек, мать Мария пригла­шала его куда-нибудь: "Владыко, пойдемте!" -"Матушка, но там же люди!" - "Пойдемте, вла­дыко, и мы будем тоже люди", - улыбалась мать игумения. Однажды, когда святитель скрывался после ареста в Ахкерпи, нагрянул отряд милиции; владыку схватили и с запеча­танным пакетом отправили под конвоем в Мо­скву. Матушки рыдали, епископ прощался с ними навсегда, будучи уверен, что его дни со­чтены. Однако, добравшись до Москвы как приговоренный к смерти, с изумлением узнал, что его разыскивали по приказу Патриарха Сергия (Страгородского).

 

14 сентября 1943 года епископ Антоний (Ро­мановский) был возведен в сан архиепископа и назначен на Ставропольскую и Бакинскую ка­федру. По поручению Святейшего Патриарха Сергия владыку направили в Грузию для ула­живания вопроса о воссоединении Грузинской Православной и Русской Православной Цер­квей. Мудрость, смирение, тактичность и авто­ритет архиепископа Антония привели к успеш­ному решению непростой проблемы. 10 ноября 1943 года каноническое общение Церквей бы­ло восстановлено.

 

Владыка Антоний неизменно, непоколеби­мо был твердо верен Православию. Он прило­жил громадный труд по присоединению обнов­ленческих архиереев и священников к Право­славной Церкви, у многих принимая покаяние. Ссыльных или вернувшихся из заключения священников и монахов архиепископ старался Антоний заботился по-отечески, как о малых детях. В восемь часов утра полагался завтрак, в пятнадцать часов семинаристы обедали. Присланные с приходов сухари горками раскладывали по столам в сто­ловой, куда вход в любое время был свободен. В перерывах между занятиями семинаристы бе­гали в столовую, набивали сухариками карма­ны и затем спокойно слушали лекции, тихонь­ко утоляя голод. Зная заботу владыки о семи­нарии, приходские батюшки отправляли в епархию различные овощи в таком количестве, что хватало не только студентам. Святитель приглашал всех нуждавшихся, рассылал из­бытки больным, неимущим, бедным монасты­рям. Ежедневно по его благословению отправ- устроить, упокоить. Избавляя их от слишком пристального внимания советской власти, пе­реводил с прихода на приход, "играя, как на клавишах". Укрепляя епархию, святитель ста­рался заменить обновленческое духовенство православными священниками.

 

В 1946 году на свои собственные средства архиепископ Антоний открыл Ставропольскую Духовную семинарию, которая стала его дети­щем. Только после 1954 - 1955 годов Москов­ская Патриархия смогла поддержать семина­рию. До этого, в течение десяти лет, владыка сам содержал студентов и преподавателей. Он обязал приходы помогать им по мере возмож­ностей. По распоряжению святителя хлеб с па­нихидных столов собирали, сушили из него су­хари и мешками отправляли в епархию.

 

Архиепископ Антоний любил повторять, что священник должен быть, как почтовый ящик: "Вам положили -вы отдали, вам помогли - вы помогаете". В праздничные дни владыка рассылал семина­ристов по приходам помогать на службе. Свя­щенники отправляли с ними в епархию проду­кты, старались поддержать нуждающихся ма­териально.

 

Однажды с архиепископом Антонием про­изошел случай, напомнивший ему молодость. После богослужения в Баку владыку пригласи­ли на обед. Невзирая на постный день, на стол подали скоромное. Владыка, не исследуя, бла­гословил пищу, но благочестивые семинаристы, сопровождавшие его, вкушали только фрукты. Святитель взглянул на них и обратился к ос­тальным: "Вот семинаристы ничего не вкуша­ют, обличая нас. Не дают покушать старикам".

 

Сердце владыки переполнялось милостью, жалостью к людям, но при этом он был очень строг и требователен. Часто строгостью при­крывал милосердие. Иногда мог отругать тех, кто просил его о помощи, а потом тихонько под­держивал. Студенты знали добрую, милости­вую душу святителя. В Прощеное воскресение исключенные из семинарии приходили к вла­дыке, падали в ноги, просили прощения и бы­ли восстанавливаемы. Особенно помогал архи­епископ Антоний тем, кто прошел суровую школу тюрем и лагерей и остался верен Богу.

 

Владыка не только заботился о внешней стороне жизни своих воспитанников, но и входил в детали их личной жизни, уберегая от не­осторожных шагов, следствием которых могла стать искалеченная семейная жизнь. Так, бла­гословив одного семинариста на знакомство с верующей девушкой, второму настрого запре­тил, поскольку тот был родом из Молдавии. Рассудительный владыка не хотел подвергать молодую матушку неизбежному холодному приему со стороны местного населения. Услы­шав нечаянно об увлечении своего келейника, святитель возмутился: "Да он что? Он же мо­нахом будет!" Действительно, впоследствии ке­лейник стал архиереем.

 

На собственные средства владыка содержал все закавказские монастыри. Посетителей вна­чале приглашал к столу, угощал, и лишь потом начинал беседу.

 

Особенно ответственно и строго относился святитель Антоний к пострижению в монаше­ство и к хиротониям священников. Он не сове­товал принимать монашество в миру, связывая это с особенностями окружающей жизни: "Не нужно теперь монашество принимать", - гово­рил он. Рукополагая молодых священников, владыка плакал навзрыд, понимая, что посы­лает их на крестное служение.

 

Во вверенной ему епархии архиепископ Ан­тоний не допускал самочиния в богослужении, строго следил за точностью исполнения устава. Сам он служил ритмично, быстро, на одном дыхании. Из-за паралича возгласы делал едва слышно, но ясно и четко. Ошибки клира или певчих отмечал молча и терпеливо исправлял их после службы. Он просил сослуживших с ним: "Проведи службу спокойно, без запинки. Если я расстроюсь перед службой - я не слу­жащий". Особенно любил владыка распевы Киево-Печерской Лавры, солистов и концертов в церкви не терпел. Слушая как-то соло во вре­мя пения "Хвалите имя Господне", огорченно заметил: "Какой солидный человек, а такими пустяками занимается".

 

Скромный, смиренный владыка не любил, когда его ученики стремились выделиться. Ус­лышав громкое, артистичное чтение Апостола своим келейником, он смирил его: "Дурак, как ты читал, что никто ничего не понял!" После ранней Литургии приходилось упрашивать на­род, ожидавший владыку, оставить храм. День своих именин архиепископ Антоний не отмечал, избегая почестей. В этот день святи­тель начинал Литургию в четыре часа утра. Хор состоял только из духовенства. Немедлен­но после богослужения владыка закрывался в келье. Проповеди его отличались краткостью, лаконизмом, шли из сердечной глубины. На Литургии он всегда плакал, по-детски закры­ваясь рукой и сотрясаясь от внутренних рыда­ний. Аккуратный и дисциплинированный, владыка внимательно следил за порядком и чистотой в алтаре.

 

Священников архиепископ Антоний учил: "До последнего вздоха нужно хранить себя, быть на своем посту, соблюдая все, что требу­ется от пастыря, стоять за Церковь Божию". К соблюдению постов владыка относился с рассу ждением: "Пост, пост... Если бы люди могли только постами спасаться, то все были бы свя­тые и все бы спаслись". Сам владыка был ис­тинным монахом и постником.

 

Святитель Антоний вставал в четыре или в шесть часов утра, в зависимости от состояния здоровья. Почту просматривал только утром, затем около часа отдыхал. К семи утра он шел на Литургию, причащался или вкушал антидор. Если служил близкий ему по духу священ­ник, то с любовью вынимал частицы из про­сфор. Если служащий батюшка был духовно неблизок, - молился в укромном месте в алта­ре. После завтрака владыка занимался дела­ми епархии. В шестнадцать часов вечера начи­налась вечерня, которую святитель слушал, из-за больных ног сидя на скамеечке у откры­тых дверей в церковь. Молился он всегда в приделе святого Игнатия Богоносца Кресто-воздвиженского собора. Монашеское правило владыка исполнял неопустительно, сидя на порожке своей крошечной кельи близ собора. Всякое дело он начинал и заканчивал молит­вой. Преданность Богу святителя была всеце­лой, вера - детской, полной, живой. При край­нем личном нестяжании владыка был очень экономен и точен, когда дело касалось расхо­дов епархиальных.

 

Верующие отмечали необыкновенные слу­чаи,  связанные со святителем.  В  середине

1950-х годов прихожанка Крестовоздвижен-ского собора пришла в крайнем смятении на службу: совершенно не было денег на срочную уплату налогов. Вместо молитвы ее мысли бы­ли заняты тягостной житейской проблемой. По окончании богослужения, раздвинув народ, к ней подошел владыка Антоний и молча вру­чил ровно столько, сколько требовалось для оп­латы налога. По требованию врачей святитель должен был определенное время ежедневно прогуливаться во дворе храма. Его сопровож­дали два глубоких, почти столетних старца-сторожа - Никита и Захарий. Все молча зани­мались умной молитвой. Однажды во время прогулки они увидели над головой владыки три светлых венца: монашеский, святитель­ский и исповеднический. Святитель Антоний заметил смущение старцев и настрого запре­тил говорить об увиденном до его смерти.

 

25 февраля 1962 года архиепископа Анто­ния (Романовского) возвели в сан митрополи­та. Незадолго до этого, воспользовавшись про­махами хозяйственных служащих епархии, га­зетная и журнальная печать организовала безобразную, безпощадную и безстыдную тра­влю смиренного святителя. На владыку заве­ли уголовное дело. Свидетелями проходили бывшие выпускники семинарии, бывшие "птэнцы". Один из них, В. Г. Остапенко, пуб­лично отрекся от веры в Бога в статье "Отрече­ние" и книге "Почему я порвал с религией". П. Мелибеев и В. Туренская выпустили под­лую клеветническую книгу "Святые тенета".

Из жизни воспитанников и наставников Став­ропольской Духовной семинарии. Газетчики ускорили кончину мужественного святителя. Переживания и скорби последнего года жизни окончательно подорвали и без того истерзан­ное сердце. Свой крест поношений и поруганий он вынес до конца.

 

Накануне дня празднова­ния святых апостолов Петра и Павла владыка слег. До последнего часа митрополит Антоний в полном сознании продолжал заниматься де­лами епархии. 7 ноября 1962 года святитель мирно почил, после того как над ним полно­стью был прочитан Канон на исход души и раз­решительная молитва. Вскоре после похорон недоброжелатели владыки кощунственно оск­вернили его могилу: ломом разбили надгроб­ную плиту и крест-памятник, сбили фотогра­фию. Воспитанники митрополита Антония свято чтут его память, почитают его своим мо­литвенником, верующие часто служат панихи­ды на могиле святителя, испрашивая его мо­литвенной помощи и заступничества.

Таким был владыка, вырастивший духовно будущего старца, протоиерея Петра Сухоносова.

 

Учился Петр прилежно, восполняя природ­ной живостью ума и редкой трудоспособностью недостаток светского образования. Учеба дава­лась ему нелегко, но он шел одним из первых. Сокурсники любили скромного, молитвенного, дружелюбного и умного собрата. Он был свое­образным, застенчивым молодым человеком, с которым, тем не менее охотно вступали в близ­кое, откровенное общение. В 1952 году Петр успешно окончил полный курс семинарии по пер­вому разряду, не вступил в брак, но и не стал принимать монашество, был посвящен во диа­коны и 24 или 25 февраля стал безбрачным священником. Матушка Фессалоникия своими руками сшила духовному сыну епитрахиль и подарила в честь его рукоположения. Эту епи­трахиль батюшка бережно хранил всю жизнь.

 

Отец Петр сознательно не принимал мона­шеский постриг. Живя строго по-монастырски, он настолько благоговейно относился к мона­шеству, что не считал для себя возможным ис­полнение монашеских обетов во всей их полно­те. Отвечая на вопрос своей прихожанки о вы­боре духовного пути, он советовал: "Жить сле­дует по-монашески, стараться все исполнять. Но от обетов лучше воздержаться, поскольку это огромная ответственность перед Богом. Ка­кая разница, принимал я постриг или нет. Я исполняю монашеские правила, стараюсь жить по-монашески. Это главное, а сделаться монахом и не выполнять в точности монаше­ских обетов - лучше оставаться мирянином".

 

Незадолго до рукоположения архиепископ Антоний (Романовский), не терпевший жизни напоказ и не любивший какой бы то ни было помпезности, предупредил Петра Сухоносова, чтобы он не приглашал никого на свою хирото­нию. Он даже сообщил о рукоположении за час до совершения таинства. Неожиданно для са­мого Петра в тот день к нему приехала его се­стра, Татьяна. Заметив ее, владыка был воз­мущен: "Я же сказал, чтобы никого не приглашал!" Он любил, жалел отца Петра и относился к нему как к сыну. Во время хиротонии оба -и архиепископ, и рукополагаемый - рыдали. Прихожане чувствовали, что во время таинст­ва происходило нечто необычное и плакали как один человек. После хиротонии владыка сказал отцу Петру: "Служить будешь до смер­ти". Лести, угождения себе митрополит Анто­ний не позволял. Однажды во время причаще­ния мирян он присел в кресло отдохнуть. Го­ревшая перед ним лампада погасла, и батюш­ка решил ее поправить. "Что, выслуживаешься перед архиереем?" - недовольно пробурчал владыка.

 

С 1952 по 1954 год отец Петр служил штат­ным священником в храме во имя святого апо­стола Андрея, ныне ставшем кафедральным собором города Ставрополя. Кроткого, смирен­ного, отзывчивого батюшку полюбили прихо­жане, стремились попасть к нему на исповедь, но вместе с этим подняли голову злоречие, не­доброжелательство, зависть, что крайне отяго­щало его. По настоянию своей матери он ре­шился просить место где-нибудь на дальнем, скромном приходе. "Владыка, дайте мне ка­кое-нибудь захолустье, попроще", - просил он. Мария убеждала сына: "Мы - простые люди, из простого народа. В городе с интеллигенцией тебе будет тяжело".

 

В Ставрополе с ним про­изошел необыкновенный случай. К батюшке пришла женщина с просьбой навестить и при­частить ее умиравшего сына-офицера, остави­ла записку с адресом. Отец Петр отправился по указанному адресу и нашел тяжело больного человека, который действительно оказался офицером. Больной встретил священника с не­приязнью и сказал, что никого не приглашал. Удивленный батюшка показал ему записку. Офицер узнал почерк своей мамы. Отец Петр заметил на стене женскую фотографию, узнал в ней вызвавшую его причащать больного и указал на нее страдальцу. Офицер был пора­жен: запечатленная на фотографии женщина была его матерью, скончавшейся три года на­зад. С трудом уговорил его батюшка испове­даться и причаститься. Вскоре тот человек умер.

 

Батюшку Петра переводили с прихода на приход. Вначале он попал в село Малые Ягуры, где прослужил с 1954 по 1959 год, одновре­менно с 30 марта 1959 года исполняя должность настоятеля храма во имя Покрова Пресвятой Богородицы села Дивное. Климат в Малых Ягуpax тяжелый, сырой, часто опускаются ту­маны. Здесь отец Петр часто болел и надорвал себе легкие. Любившие батюшку ставрополь­ские прихожане приезжали к нему туда. Одна­жды по делам прихода он прибыл в кафед­ральный Крестовоздвиженский собор к влады­ке Антонию. Во дворе молодого священника ожидала целая толпа почитателей, желавших получить его благословение. Оберегая духов­ного сына одновременно от тщеславия и от за­висти сослуживцев, архиепископ задержал его у себя в келье. Люди во дворе терпеливо жда­ли батюшку до тех пор, пока он не вышел, и при встрече низко поклонились ему. Смирен­ный пастырь в ответ, проходя через толпу, низ­ко-низко кланялся своим прихожанам.

 

О его служении на этом приходе красноречиво гово­рит выдержка из секретного некогда докумен­та: "Председателю Совета по делам Русской Православной Церкви тов. Карпову. Секретно. 10.01. 1959 г. Краткая отчетно-информацион­ная докладная уполномоченного Совета по де­лам Русской Православной Церкви по Ставро­польскому краю. Имел место случай наруше­ния закона об открытии церкви в селе Камбу­лат Петровского района. В доме сирот Леляковых, с разрешения их дяди Лелякова И. М. группой верующих был оборудован молитвен­ный дом. (В дом было снесено 22 иконы, сделан аналой.) Священник Сухоносов Петр Петрович из села Малые Ягуры приезжал в село Камбу­лат по требованию верующих, проводил служ­бы и совершал требы. Несмотря на предупреж­дения Петровского райсполкома о незаконно­сти этих действий, священник Сухоносов про­должал посещать Камбулат и 4 ноября 1958 го­да совершил в доме Леляковых церковную службу с большим стечением верующих. Орга­низованный самовольно молитвенный дом в селе Камбулат закрыт, а священник Сухоносов Петр Петрович снят мною с регистрации. Упол­номоченный Совета по делам Русской Право­славной Церкви А. Нарыжный". Отец Петр старался собрать прихожан в одном доме для молитвы, совершения треб, поскольку в те го­ды привлекать к себе внимание частым посещением людей было небезопасно.

 

В результате 2 июля 1959 года батюшка Петр попал в село Рагули, где верующие его хо­рошо знали как ревностного пастыря высокой духовной и нравственной жизни и просили на­править к ним для служения в церковь во имя святого Архангела Михаила. Здесь он на всю жизнь сроднился с семьей благочестивого пса­ломщика Федора Тимофеевича Гриценко. В Рагулях против отца Петра поднялся директор школы и добивался перевода священника на другой приход.

 

Наконец, в 1960 году архиепископом Анто­нием (Романовским) отец Петр был переведен в храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы в станице Слепцовская, где прослужил трид­цать девять лет, исполняя обязанности насто­ятеля, духовника и с 1982 года — благочинного Ингушетии. Для молодых священников старец служил образцом православного священнослу­жителя. 18 апреля 1965 года архиепископ Ми­хаил возвел отца Петра в сан протоиерея. По жалобам недоброжелателей и из-за требова­ний уполномоченного по делам Русской Право­славной Церкви Ставропольского района А. Нарыжного при митрополите Михаиле (Чу­бе) батюшку пытались перевести в Грозный.

 

В то время в Чечено-Ингушетии было всего два действующих храма - в Грозном и в Слепцовской. Храм в Грозном был полностью готов к закрытию, но начинать нужно было с сель­ского прихода.

 

Представителям власти хоте­лось одновременно достичь две цели - закрыть церковь и убрать ревностного священ­ника, но станичные жители сумели отстоять любимого пастыря, дошли до Святейшего Па­триарха Алексия I (Симанского). Святейший возмутился тем, что хотели перевести за штат одного из самых верных служителей Церкви, и отдал личное распоряжение митрополиту Ми­хаилу оставить отца Петра в станице Слепцовской. Со слезами после этого батюшка поехал на могилу дорогого владыки Антония (Рома­новского) благодарить его за молитвенное предстательство и заступничество. Так и не удалось А. Нарыжному блистательно отчи­таться в центре о полной и окончательной по­беде в районе над религиозными предрассуд­ками.

 

Спустя десять лет, в начале 1970-х годов, при митрополите Ионе, вновь отца Петра пере­вели за штат. Духовник батюшки, старец Херу­вим из горного села Ахкерпи, благословил его бороться и не оставлять место своего служе­ния. На коленях, со слезами, просил отец Петр владыку Иону оставить его в станице Слепцовской. Верующие не позволили убрать своего ду­ховного отца. Люди днями и ночами охраняли церковь, установили дежурство. При попытке милиции закрыть и опечатать храм происхо­дили столкновения прихожан с представите­лями власти, которые применяли физическое насилие. Батюшка дни и ночи проводил в мо­литве в своей келье.

 

Отца Петра восстановил в должности насто­ятеля Покровского храма станицы Слепцовской митрополит Алексий (ныне святейший патриарх Алексий II).

 

Нужно сказать несколько слов о казачьей станице на границе Чечни и Ингушетии. Наз­вание ее дано по фамилии героя Кавказской войны генерала Слепцова, похороненного на местном кладбище. Жить там неспокойно, дома прячутся за высокими глухими заборами, ка­литки запираются на мощные тяжелые засовы, и с заходом солнца жизнь на улицах замирает. Само пребывание в этих местах - подвиг. 2 марта 1994 года батюшка Петр писал своему однокурснику Михаилу Васильевичу Толмаче­ву: "Как мы живем? О мне что говорить, ведь я здесь старожил. А вот интересно, как у нас здесь рядом (3-5 км), в станице Троицкой, жи­вет священник чуть постарше нас. Совершенно одинокий. Открыли там службу в 1990 году, отдали школу под храм, теперь домик рядом, он там живет, 4 комнатки одному. Русских, как написали в газете, осталось 1120 душ, ну, сколько же богомольцев, понятно. Еще он ез­дит в другую станицу, там тоже не больше. Певчие, псаломщики покинули его, и все. Я не представляю, как это можно. А он служит себе спокойно. Как будто лучшего он и не знает. А перед ним два молодых не выдержали. В Ассиновке, в другой станице, построил храм моло­дой иеромонах, но тоже убежал, сейчас другой, но больной... И так удивление! Как знал вла­дыка Гедеон, кого сюда надо. А имя этого свя­того священника, так скажу, иерей Петр..."(В письме речь идет об отце Петре Макарове, по­хищенном чеченскими боевиками в 1999 году, незадолго до батюшки Петра.)

 

Отцу протодиакону Димитрию батюшка пи­сал:"... Обстановка у нас пока тихая, но пресса пугает, как вы слышите. В Ассиновке войска стоят. Залпы до нас слышатся. Что дальше -один Господь знает... Молите Бога о нас, да ми­мо идет чаша... Простите".

 

За время своего служения протоиерей Петр неоднократно получал церковные награды. В 1993 году митрополитом Гедеоном (Докуки­ным), его бывшим сокурсником по Ставрополь­ской семинарии, к Светлому Христову Воскре­сению батюшке была пожалована митра, которую ему привез один из близких духовных чад, протодиакон Димитрий (Гриценко). Отец Петр огорчился: "Что, привез мне терновый венец? За нее усиленная мо­литва должна быть, а я уже немощный, силы слабеют". В 1997 году старец с тихой, смущен­ной улыбкой вспоминал: "Владыка Гедеон награ­дил меня митрой. Боль­шая такая... Я ее в по­греб спрятал, чтобы не украли, носить не стал. Владыка увидел меня без митры, возмутился, а я ему: "Владыка, ук­радут!" Он мне говорит: "Ты не юродствуй, а носи!" Ну, что делать, чтобы не гневать влады­ку, стал по праздникам надевать... Носить ми­тру - это же плакать надо постоянно, день и ночь, а я не плачу..." - медленно закончил ба­тюшка.

 

Мать отца Петра умерла в 1972 году, вместо нее осталась заботиться о брате и о его немуд­реном хозяйстве старшая сестра Татьяна Пет­ровна, скончавшаяся в 1992 году, в канун празднования своей святой покровительницы мученицы Татианы, в день памяти которой ее похоронили. Сухоносовы жили очень скромно, по-монашески, перебиваясь с хлеба на воду. В са­рае у них хранились запасы продуктов, которые с помощью преданных людей они переправляли ссыльным в глухие и нищие монастыри. О себе заботились "как- нибудь". Отец Петр принимал при храме беженцев, бездомных, кормил их. Однажды его духовный сын протоиерей Миха­ил Афонин приехал к нему и, войдя в комнату, увидел, что батюшка ложечкой кушал икру из банки. Отец Михаил пошутил, что, мол, так хо­рошо стали жить, что и икру ложками стали есть? "А что, нельзя?" - спокойно спросил ста­рец. Выйдя через некоторое время на улицу, отец Михаил увидел, как у калитки в церков­ный двор нищенка доедала икру из банки и по­нял, что смутил батюшку Петра.

 

Старец старался ничем не оскорбить или не соблазнить чужую совесть. Заметив смущение другого, он незаметно исправлял неловкую ситуацию. В жаркий летний день отец Петр рас­стегнул верхнюю пуговицу ворота подрясника. Многолетняя помощница и друг его семьи, мо­нахиня Надежда, невольно обратила на это внимание и машинально подумала, что батюш­ка позволил себе небольшую вольность. Отец Петр быстро взглянул на нее и молча застегнул пуговку. При крайней нестяжательности он был разумно экономен, не позволял пустых де­нежных трат. Даже для написания писем он ча­сто использовал оборотную сторону служебных бланков. "Простите, что пишу на таком листе, -объяснял он. - И не подумайте, что нет бумаги. Просто жаль не использовать ее - хотите верь­те, хотите - нет. Одному старцу, почти слепому, пишу: "Вы пишете на клочках, когда под рука­ми есть столько чистой бумаги". А он глухой, на мой письменный вопрос отвечает: "Бумага -вещь безразличная, но напиши на ней - и она заговорит. Подумайте, как много говорят сло­ва!" И он каждый листик подбирал и писал на нем Слово Божие! Такая жалость и любовь к слову..."

 

В скромном и чрезвычайно аккуратном хо­зяйстве батюшки Петра все было устроено муд­ро, ничего не пропадало даром. Например, он изготовил особый станок для очистки расти­тельного масла. Для стока дождевой воды был вырыт специальный колодец, откуда воду на­бирали для хозяйственных нужд. Тем, кто пре­дупреждал отца Петра об угрозе радиации, он с улыбкой отвечал: "Какая может быть радиа­ция, если вода стекает с купола и ее освящает Господь..."

 

Старец свято чтил книги, не позволяя не­брежно обращаться с ними, загибать страни­цы, пачкать листы: "Как вы можете? Это ж святое!" К книгам разрешал прикасаться толь­ко чисто вымытыми руками. Кроме необычай­ной любви к чтению им руководила любовь к книге как таковой. Батюшка не терпел празд­ности и всегда был чем-нибудь занят. Он очень любил переплетное дело и охотно переплетал и ремонтировал книги, надписывая на переплет­ном листе: "Переплел книгу протоиерей Петр <такого-то числа> в <таком-то> году". При пе­реплете он вставлял небольшое наставление, отпечатанное на машинке, о том, как следует обращаться с книгой: « Как обращаться с кни­гой. 1. Руки должны быть чисто вымыты. 2. Книга обернута бумагой или заклеена целло­фаном. 3. Нельзя мочить пальцы, ломать лис­ты. 4. Переворачивать надо за правый, верх­ний угол листа указательным пальцем правой руки. Благоговей пред религиозной книгой -она святыня! Ее очень трудно найти - береги ее! При добром, с любовью обращении книга су­ществует сотни лет. Читай почаще книгу эту, она ведет тебя ко свету, она научит тебя жить, трудиться, верить и любить. Эта книга свя­щенная спутница вам неизменная пусть будет везде и всегда! Кто на Бога уповает, тот вовек не пропадет». Помимо этого мог вплести в кни­гу поучение из святых отцов или из Посланий апостолов: "Кто такие чародеи? Это - обман­щики! - "вводящий в заблуждение и заблуж­дающиеся сами". Читайте об этом в Священ­ном Писании - 2-е Послание к Тимофею свято­го апостола Павла, третья глава, стих 13-й, на славянском языке, потом на русском. Итак, все верящие чародеям и боящиеся их пребывают в обмане. Верить же обману неразумно и грешно".

 

Отец Петр читал не только духовную, но и светскую литературу, поскольку пастырь дол­жен быть готов к любому разговору с прихожа­нами. По примеру святого Василия Великого батюшка старался отовсюду, как пчела, соби­рать полезное. Особенная аккуратность прояв­лялась и в том, что, никогда не позволяя неоп­рятности и неряшества себе самому, старец за­ботился и о других. Приглашая к обеду, всегда надевал сам и предлагал гостям специально сшитые фартучки. Очень любил батюшка Петр природу — творение Божие - и при представлявшейся возможности с удовольствием останавливался полюбоваться красотой мира Божия. Его бла­гоговение перед Творцом выражалось в искрен­нем, но особенном, торжественном восхищении. Он забирался на горку или присаживался на берегу реки и радовался по-детски Тому, Кто "вся премудростию сотворил". Однажды отец Петр сказал протоиерею Илье Воронину: "Как премудро сотворил все Господь! У сирени - свои цветы, у ландыша - свои, не похожие на дру­гие. Что за дивный Художник - Господь, Любовь Божия!"

 

В отношениях с людьми старец имел муд­рую осторожность. С близкими был откровенен и прост, с внешними и малознакомыми старал­ся беседовать либо в храме, либо на церковном дворе, сохраняя разумную дистанцию. С ним можно было решить и обсудить любой вопрос, даже поспорить; в беседе не чувствовалось его превосходства, не возникало страха. Иногда беззлобно, без малейшего раздражения он мог и отругать, но все его слова пронизывала са­мая сердечная любовь к человеку.

 

Отец Петр чрезвычайно боялся и не любил праздных разговоров: "Где начинается рассказ, там легко возникает и осуждение. Мы видим, как человек грешит, но не видим, как он кает­ся. Господь ему за покаяние уже все простил, а мы берем на себя суд Божий. А вдруг да мы со­вершим ошибку? Распространим клевету -и сколько горя можем принести невинным!"

 

Своим гостям он предлагал помочь ему в ра­боте над ремонтом или переплетом книг.

Беседовал старец Петр мерно, спокойно, не­ спешно, с большим рассуждением, внимательно выслушивая собеседника. Его отличала врожденная глубокая культура, в основе которой лежало истинное смирение и благоговение к Образу Божию в человеке. Ко всем, кроме са­мых близких, он обращался на "вы". На вопросы никогда не отвечал сгоряча, но молча мо­лился, испрашивая волю Божию. Никогда ба­тюшка не навязывал свое мнение другому, не насиловал чужую свободу. Близким знакомым, чьи жизненные обстоятельства старец хорошо знал, он мог твердо предложить то или иное решение вопроса,
посторонним же отве­чал с осторожностью, прежде спросив, способен ли вопрошающий исполнить сказанное. Имея дар рассуждения, острый ум, отец Петр был одарен и да­ром ведения сердеч­ных глубин, поэтому мог открыться и довериться  малознакомому человеку.

 

С бережностью, боясь ранить того, кто дове­рился ему, старец уврачевывал глубокие сердечные раны. Иногда казалось, что он читал, как в открытой книге, в душе человеческой. Так, в одном из своих последних писем он на­ставлял скорбящую душу: "27 февраля 1999. Мир Вам и милость Господа нашего Иисуса Христа! Духородная о Господе Боголюбивейшая раба Божия N*! Спаси Господи за письме­цо-доверие, на днях только получил. Вижу, что оно критическое, Вы в опасности большой, поэ­тому спешу, другим откладываю. Да, москов­ским духовным отцам открываться в этом не­прилично, а в такой дали сойдет. Слава Богу, что так вразумил Он Вас. Дело у Вас страшное. "Сердце истекает кровью". Да разве можно до­ходить до такого состояния? Избавь Господи всех. По порядку. Вы называете меня люби­мым и милым. С этим никак не могу согласить­ся. Вы же меня совсем не знаете, то есть пер­вый раз видели, поэтому разрешите мне сомне­ваться в искренности Вашей. Ну, простите, пусть и так это, но, однако, нельзя так скоро доверяться никому. Вот так появился у меня нехороший сюрприз, теперь опыт... да страш­ный, не знаю еще, чем окончится... Вот так и я, и каждый может поступить с Вами. Не дове­ряйтесь близко никому, даже и себе не верьте. Сегодня Вы так все понимаете, завтра совсем по-другому. Удивительно, до чего изменчив че­ловек! Особенно женское сердце: оно очень сильно может любить, но потом и сильно нена­видеть, — это от перелюбления. Почему так? — Да потому, что очень мало у нас смирения, и любим по гордости - считаем, что достойны любить. А уж ненависть - прямо исчадие гор­дости. Конечно, всем известно, и Вам, что всех иереев надо любить. Это такая высота, - в них обитает Христос, но дистанция в два метра должна быть. Писал Вам, кажется, слова мо­лодого поэта московского, забыл имя, - "только утро любви хорошо..." А Вам-то, N*, любовь нужна ко Христу и Его служителям не только в молодости, но навечно, значит, надо беречь ее. Скажу одно: достигли уже грани, непремен­но надо менять мышление неотложно самому себе. Иначе же получите оскорбление, а от не­го что может быть, как не обида большая, или же нанесете обиду и другим, и себе, и отчаяния тогда как избежать?

Надеюсь, чадо, что послушаетесь доброго со­вета. Друга можно найти только традицион­ным путем, не иначе. Наша жизнь, провинциальная и погранич­ная, проходит своеобразно, думаем, что Вы хо­рошо осведомлены о ней. Люди еще немножко есть, значит, и нам здесь должно быть. Простите, простите и не обижайтесь. Прошу святых молитв. Да поможет Вам милостивый Господь, Которого мы все есть создание.

Недостойный протоиерей Петр".

 

По письму Вам желается сесть рядушком и взаимно открываться по-дружески. Вы непра­вы, а Ваши духовники правы. Вас, чад, долж­но быть много у него, и просто физически он принадлежит всем, - нет времени одному уде­лять много времени. Священник не друг, а отец. Только одна супруга может быть другом, да и то наполовину. Уже есть страдание, муче­ние, тяжесть без ответа. Это уже означает, что примешалось недуховное начало. Тридцать пять тому лет говорю своему старцу-духовни­ку, академику, отцу дорогому Леониду, в Арма­вире: "У нее духовная любовь". Он отвечает: "А как узнать ее ?" Да, начало всегда духов­ное, а потом может переходить в телесное. Мы знаем различие дня и ночи, но точное разделе­ние их в минутах определить невозможно. Так и здесь. Любовь духовная тиха, мирна, безболезнен­на и послушлива к старшим начальствующим, а плотская горда, себялюбива, - в общем, это уже не любовь. В общем, не буду об этом и го­ворить, - сами читаете, и знаете, и узнаете.

 

К сожалению, женщина, которой было адре­совано письмо, не смогла в полноте усвоить его, научиться благоразумной осторожности и не­обходимой мере рассуждения, что привело ее к горьким скорбям и тяжелым отношениям со своими духовниками.

 

Батюшка советовал избирать себе такого ду­ховника, к которому сердце будет расположе­но. Может быть известный и очень достойный священник, но если к нему сердце не лежит, то не следует его выбирать.

Молитва старца была живая, действенная, скоро слышалась Богом. Самые тяжелые скор­би и беды становились легче, когда батюшка молился за скорбящего человека.

 

Однажды его духовная дочь Вера Кузьминична со слезами рассказывала о семейном горе. Отец Петр мяг­ко отвечал: "Ты только не плачь, - будет еще хуже". Но за молитвы старца душа почувство­вала укрепление и утешение. В минуту тяже­лой скорби от глубокой душевной раны, причи­ненной дорогим человеком, одна из почита­тельниц старца Петра неожиданно получила от батюшки поздравительное письмо с вложен­ной иконочкой - благословением Святого гра­да Иерусалима, на которой изображался Гос­подь, причащающий деву. Нечаянная радость совершенно изгладила горькую боль.

 

Многие чада отца Петра отмечали его уме­ние деликатно указать человеку на его непра­воту или недостатки и обличить дурные или ошибочные помыслы. Так, его духовная дочь хотела написать жалобу в сельсовет на жесто­кое обращение своей знакомой с психически больной сестрой. Ее долгое время не оставлял этот помысел. Однажды в храме перед богослу­жением женщину встретила мать отца Петра, Мария Прокофьевна, и посоветовала никогда ни на кого не писать жалоб. Антонина Семе­новна была поражена и восприняла совет как слово батюшки Петра. После этого помысел со­вершенно оставил ее, и душа успокоилась.

 

Не желая ранить человеческое сердце, старец прикровенно обличал греховные помыслы и поступки, подбирая такие темы для беседы, что человек легко узнавал в отвлеченном, ка­залось бы, рассказе черты самого себя. Его прихожане старательно молились в храме, чувствуя, что старец духом видел их внутреннее состояние. Потому во время богослужений ощущалась особенная молитвенная собран­ность людей, оставалось впечатление благого­вейной тишины. Стоять на службе было легко.

 

После первой чеченской войны, в 1997 году, перед Литургией, в престольный праздник По­крова Пресвятой Богородицы, на отца Петра было совершено покушение. Храм к празднику отремонтировали, нужно было после оконча­ния ремонта повесить иконы. Стареньким при­хожанкам сделать это было не под силу, и ба­тюшка вышел попросить о помощи жившего напротив мужчину. Едва он отошел от ограды церкви, как четверо неизвестных злоумыш­ленников втолкнули старца в свой автомобиль. Молодой человек увидел происшедшее, выско­чил, обхватил обеими руками одного из авто­матчиков и задержал его. Бандит прикладом бил его, но Владимир сумел вытерпеть, ожи­дая подмогу. Машина отъехала уже на трид­цать метров, преступники стреляли, но стал собираться народ, поднялся шум. Чтобы осво­бодить своего напарника, отца Петра выброси­ли из машины. Люди так обрадовались освобож­дению духовного отца, что позволили похитите­лям уехать, но в тот же день преступников смогли догнать. После этого случая к батюшке приставили для охраны трех автоматчиков.

 

В 1998 году старец писал: "Пасха Христова. Воистину Христос Воскресе! Дорогая во Хри­сте, родная, чадо Божие N*. Спаси Господи Вас за поздравление с Воскресением Христовым, за Вашу, как Вы пишете, искреннюю любовь. С одной стороны, нет у меня ничего достойного ея, но, с другой, не удивительно, а положи­тельно у каждого православного христианина должна она быть ко всякому пастырю. И хоро­шо, что Вы меня не знаете, так лучше сохра­нить ее. При близости увидишь пятна, и она... повреждается. А как жаль! Посему один поэт с горечью сказал: "Только утро любви хорошо!" Значит, здесь начать и , плюс, в Царствии Не­бесном! Простите, писательство не вмещается в голову. Живем опасно на страже Правосла­вия, хранимы Богом и тремя автоматчиками. В Великую Субботу в два часа ночи покуше­ние. Обильно лилась некрещеная кровь одного за Веру Христову. Церковь и меня, грешнаго, Господь сохранил... Мне за ограду ни шагу без охраны, и так круглосуточно.

Так что, любящие нас, иереев, слуг Божиих, молитесь о нас. Все мы так живем. Простите, простите. Недостойный Петр".

 

В 1998 году за безпорочное служение про­тоиерея Петра Сухоносова наградили орденом святого равноапостольного князя Владимира III степени.

 

Прежде батюшка избегал разговоров о кон­це мира и о Втором Пришествии Господнем, но в последнее время, напротив, опираясь на мне­ние святых отцов Церкви, предупреждал как в проповедях, так и в частных разговорах: "Живем в последнее время, тяжелое время, ко­гда довольно для нас только понести послан­ные нам скорби и болезни. Мы еще не дожили до антихриста, и надо молиться, просить Господа, чтобы не успеть дожить до него."

 

Голос у отца Петра был тихий, слабый. Раз­говаривая, он почти не поднимал глаза, из де­ликатности боясь пристальностью взгляда смутить собеседника и одновременно ограж­дая собственное зрение. Батюшка никогда не смеялся, но детски застенчиво, мягко улыбал­ся. Его чудесные, огромные глаза светились всеобъемлющей, всесострадающей, всепрощаю­щей Любовью Божией. Нечаянно встретив­шись с ним взглядом, человек видел не просто жалость и сострадание человеческое, но мило­сердие Божие. Чтобы не потерять его, с зами­ранием сердца в эту минуту он готов был пока­яться и отречься от любой своей скверны.

 

Ба­тюшка был необыкновенно любвеобилен и прост, без тени хитрости или лукавства. Поисти­не дитя Божие. Особенно это чувствовали дети, которые отвечали старцу горячей привязанно­стью, тянулись к нему своими маленькими сер­дечками, как цветы подсолнечника тянутся к солнцу. Увидев батюшку, пятилетний мальчик попросился к нему на исповедь и был огорчен тем, что родители не хотели безпокоить стар­ца, объяснив ребенку, что он был еще мал. Отец Петр подозвал мальчика, внимательно выслушал его и прочел разрешительную мо­литву, уважая стремление чистой детской ду­ши к очищению.

 

Батюшка Петр был со всеми ровен и внима­телен, молился не только о своих прихожанах, но келейно и о мусульманах, которые также от­носились к "русскому мулле" с глубоким почтением. Невозможно представить, чтобы старец проявил резкость, грубость, гневливость. Каза­лось, он не знал, что такое раздражение. Край­не редко отец Петр мог по-человечески оби­деться, что выражалось в некотором отчужде­нии, молчаливой холодности, но вскоре лед растапливался, и вновь батюшка был друже­любен, радостен, улыбчив.

 

Очень не любил он слушать похвалы не только по отношению к себе, чего не терпел и не дозволял, но и в отношении других, считая это душевредным. Более всего призывал к смирению и терпению всех неприятностей. "Смирение все может победить, смирением и без трудов можно спастись, - часто говорил старец. - Гордому никто не виноват, не взду­майте обвинить кого-нибудь, кроме себя". Всех кругом он искренне считал святыми и находил только одного грешника - самого себя. Он все­гда первым готов был сказать: "Простите..." Самым главным батюшка считал смиряться, творить Иисусову молитву, никого не осуждать и по возможности делать добрые дела для сво­их ближних.

 

Преизобилующее смирение старца вызыва­ло у внешних людей укоры в юродстве. "Вот го­ворят, чтобы я перестал юродствовать, - с тихой улыбкой говорил отец Петр. - Разве юродство -это плохо? Сколько было юродивых святых..."

 

Иногда ему жаловались на излишнюю забо­ту духовенства о внешней роскоши. Никогда никого не осуждавший, батюшка привел в при­мер отношение священников к наперсному кресту: "Сейчас у священников вошло в моду носить деревянные кресты, - и правильно, по­тому что Спасителя распяли на деревянном кресте. С другой стороны, часто на украшение наперсного креста тратят громадные деньги, украшают драгоценными камнями. Что же, то­же правильно, потому что у нас нет высшей святыни, чем крест, значит, и нужно его украшать".

 

С радостью он благословлял на служение в церкви, но предупреждал о том, что это требует особой ответственности человека перед Богом.

 

С особой строгостью протоиерей Петр отно­сился к унынию, считая, что унывающий чело­век не обретает надежды и утешения в Боге и тем самым отрекается от Него. Он советовал встречать уныние Иисусовой молитвой или рассеивать его духовным чтением, которое не­пременно даст ответ на печальное недоумение. Гостеприимный батюшка всегда живо радо­вался приезжавшим к нему, особенно близким людям. Заметили, что он всегда встречал гос­тей у калитки, даже если они появлялись без предупреждения. Радушно встретив, он внача­ле непременно кормил путников, беседовал с ними, а уж потом исповедовал. Провожал со слезами и, казалось, внутренней болью, мед­лил, не хотел отпускать. "Батюшка, - торопил его отъезжающий, - пора, самолет улетит". -"Да подождет он, твой самолет", - отвечал отец Петр. Действительно, приезжая с безнадеж­ным опозданием на аэродром, узнавали, что по какой-либо причине вылет задерживался. Не было случая, чтобы он отпустил гостей, не одарив их подарками, гостинцами. Батюшка любил дарить книги, иконки, крестики. Он специально покупал книги для подарков и сам переплетал. Старца огорчали распространив­шиеся сейчас дешевые клеевые переплеты, ко­торые разваливаются после первого же про­чтения.

 

Он писал протодиакону Димитрию Гриценко: "Мир, духородные о Господе отче диаконе Димитрие со всею твоею домашнею церковью. Приимите мир и благословение и пожелание здравия и спасения... Какие новые книги, брошюры можно брать. Отца Арсения есть две книги. Но у них (есть такое выраже­ние) паразитский переплет - отрезан корень и клейком помазано. И если до букв поля 1 сан­тиметр, то сшить невозможно. Таких не бери, попробуй разломать их, - если поддаются лом­ке, значит, на ветер их пускать, хотя они и хорошие по содержанию. А люди-то не знают, что их обманывают. Прости, Господи. Гарантия их на месяц". Отношение старца к церковным га­зетам было не менее почтительным: "Газета святая и равна Священному Писанию, и тем не менее она погибнет, да еще кощунственно! Пос­ле первого прочтения, пролежав даже недол­гое время, она идет в расход, в непредвиден­ные, не лучшие места. А в ней иконы, Святое Писание! Почему так бывает? Можно отвечать на это в десяти листах, но нет времени. Ведь что такое газета? Периодика? На злобу дня? А в церковной газете - ГЛАГОЛЫ ЖИЗНИ ВЕЧ­НОЙ. Даже вчера, возвращаясь с престола свя­тителя Николая, - в храме продавец заворачи­вает иконы в газету церковную! Она помялась и, значит, будет выброшена. А она ж равна той самой иконе! Да, советское время осквернило газету безбожием, и это потянется на многие годы..."

 

23 ноября 1996 года духовные чада батюш­ки навестили его в больнице, желая пособоровать. Отец Петр чувствовал себя плохо и нику­да из палаты не выходил. Чтобы лишний раз не волновать старца, приехали неожиданно. Часть гостей поднялась на лифте, остальные пошли пешком и... встретили на лестнице лю­бимого духовника, вышедшего прогуляться. Несомненно, духом он почувствовал их приезд и по обыкновению вышел навстречу.

 

Дар ведения духовного старец всемерно ста­рался скрывать, но некоторые случаи сохрани­лись в памяти его прихожан. Как-то один из почитателей батюшки вез к нему на машине свечи и церковную утварь. В дороге он много натерпелся от милиции и потратил личные деньги на уплату штрафов. Отец Петр встре­тил его у калитки, принял с любовью и, прово­жая в обратный путь, положил в карман неко­торую сумму. Дома водитель обнаружил, что полученная сумма денег точно соответствова­ла сумме уплаченных им штрафов.

 

Женщина, приезжавшая к батюшке, брала у него благословение на отъезд, торопясь на са­молет, который улетал в час дня. Отец Петр удерживал ее со словами: "У Вас же самолет летит в три часа". Она безпокоилась и все-таки уехала пораньше. В дороге автобус сломался, к отлету самолета она опоздала и отправилась в кассу сдавать билет. Кассир возмутилась и за­кричала, что рейс изменен и пассажирка впол­не успевает на три часа дня.

 

Духовная дочь старца огорчалась, что долго не виделась с сыном, который жил в Санкт-Пе­тербурге. Однажды отец Петр спросил ее: "Вы хотите увидеться со своим сыном? Возьмите се­бе деньги на дорогу, а эти отдайте ему. Только выезжайте сегодня же". Счастливая мать не­медленно собралась в дорогу. По приезде она передала сыну подарок отца Петра. Молодой человек, растрогавшись, рассказал матери, что эта сумма была ему необходима для уплаты долга перед дурными людьми, которые грози­ли ему смертью. Не имея средств, он собрался покончить с собой. Если бы мать опоздала на одни сутки, она не застала бы сына в живых. Впоследствии он стал преданным духовным ча­дом старца и служил певчим при монастыре.

 

По молитве отца Петра Господь подавал ис­целения болящим. Сын Федора Тимофеевича, Тимофей, в детстве был сильно испуган и стра­дал после этого нервными припадками. Роди­тели скорбели, но помочь не могли. Обратились к батюшке Петру. Тот надел епитрахиль, помо­лился, прочел Евангелие над отроком, затем мальчик приложился ко Кресту и Евангелию. Отец Петр окропил его святой водой. С тех пор болезненных явлений не наблюдалось больше никогда.

 

Духовная дочь старца Антонина боле­ла раком, лежала в больнице, чувствовала себя очень плохо и стала готовиться к смерти. По ее просьбе отец Петр в больнице совершил Таин­ство Елеосвящения, после чего она прожила еще три года и полностью себя обслуживала. Спустя три года вновь Антонина попала в больницу уже в совершенно безнадежном сос­тоянии: опухоль разрослась угрожающе, и обезболивающие лекарства не помогали. Со слезами она раздавала на память близким ей людям свои вещи. Печально прощались с Анто­ниной ее друзья. Отец Петр соборовал боля­щую, затем все разъехались. После Таинства Соборования Антонина отказалась от обезбо­ливающих уколов, вскоре поднялась на ноги и прожила в добром здравии еще пятнадцать лет.

 

В 1994 году батюшку попросили послу­жить в селе Рагули и соборовать болящих. На Таинстве присутствовали почти все прихожа­не. После соборования трое больных получили совершенное исцеление.

 

Проводя монашескую жизнь, протоиерей Петр благоговейно относился и к семье и назы­вал нормальную христианскую семью "малым раем на земле, поскольку проявление любви за­поведано Богом". В ответ на переживания веру­ющих родителей о детях, которым трудно мо­жет быть в миру, где живут не по любви Христо­вой, но по хищным законам, батюшка отвечал: "Приучайте их к труду, - им будет везде легко. Во время Великой Отечественной войны героя­ми становились простые труженики, которые закрывали амбразуры своей грудью".

 

О политике он говорить не любил, считая ее заблуждением человеческого разума, ничего не стоящими мирскими дрязгами, но был в курсе последних событий и имел обо всем соб­ственное понятие. Трагичные события в Чечне отец Петр воспринимал как проявление гнева Божия, от которого никуда не скроешься и ко­торый нужно терпеть.

 

Телевизор, хоть и не поощрял, но и не запре­щал иметь, с условием пользоваться только по­лезной информацией. Он считал, что сам по се­бе он не вреден, а вредна информация. Кроме того, батюшка трезво понимал, что лучше кон­тролировать детский интерес к телевизион­ным передачам самим родителям, нежели про­воцировать детей на ложь и пустые посещения знакомых ради телевизора.

 

Сны принимать запрещал и к различным проявлениям суеверия относился строго. Вра­чей старец считал посланными от Бога, сам об­ращался к ним за помощью и благословлял на лечение своих чад. Много переживший на сво­ем веку, отец Петр в последние годы говорил: "Вот доживем до хороших времен, что нас бу­дут приглашать в школы. Что я буду говорить? Надо готовиться".

 

Будучи великим постником, отец Петр себе не позволял никаких послаблений во время по­стов, даже виноградного вина почти не упот­реблял, разве крайне редко пригубит, да и то прежде разведет его водой. Свою жизнь по мо­настырскому уставу старец не выставлял на­показ. Не вкушая дома мясную пищу, в гостях, по смирению и любви к заботливым хозяевам,  себя особенно строгий пост, сидел на одной во­де. Но и этот подвиг он всячески старался скрывать от внешних: его позовут к обеду, а он под различными предлогами избегает, отка­зывается, хлопочет, да так и не соберется по­кушать. Батюшка вообще был воздержан в пи­ще, никогда не ел досыта и вставал из-за стола с легким чувством голода. Однако людей жа­лел, больным позволял ослабить пост, вкушать молочное: "Чем падать, лучше покушать".

 

Не приветствуя различные обсуждения, празднословие на внешние темы, старец с удо­вольствием и подолгу беседовал о духовных во­просах, о преданности воле Божией, приводил случаи из житий святых или необыкновенные и поучительные происшествия из нашей обы­денной жизни. Так, однажды он рассказал о чудесном избавлении от верной смерти знако­мого шахтера, которого товарищи ласково в шутку прозвали "Милость Божия" за постоян­ную поговорку "На все милость Божия". В свою смену шахтер вместе со своей бригадой ждал, когда откроют дверь в шахту. Рабочие перего­варивались, посмеивались, решали обыкновен­ные житейские проблемы. Утро было мирным, спокойным. Неожиданно забавный эпизод пре­рвал беседу шахтеров: какая-то шальная соба­ка, незаметно подкравшись, схватила сумку верующего рабочего и опрометью кинулась с ней прочь. Пока тот догонял пса и выручал свою сумку, бригаду впустили в шахту и двери вновь заперли. Ребята смеялись:" Ну, Милость Божия опоздал!" В тот день случилось несча­стье: всех, кто работал в этой смене, завалило. Единственным, кто чудом остался в живых, был шахтер по прозвищу "Милость Божия".

 

Особенно близок был батюшке Петру из­бранный им с детства и, несомненно, избрав­ший его в детстве праведный отец Иоанн Крон­штадтский. Он глубоко почитал святого апо­стола и евангелиста Иоанна Богослова, препо­добных Сергия Радонежского и Серафима Са­ровского и очень любил читать труды святите­ля Иоанна Златоустого. Слово святителя, чи­таемое в Пасхальную ночь, батюшка считал са­мой лучшей проповедью, которая произноси­лась священником. Наиболее торжественно в Покровском храме отмечались праздники Во­скресения Христова, Рождества Христова, Пре­ображения Господня и, конечно, престольный день Покрова Пресвятой Богородицы. В доме отца Петра было очень много икон, к которым он относился с великим благоговением. Своих духовных чад он даже укорял в том, что у них в комнатах было недостаточно икон святых.

 

Отдельного слова заслуживает церковная и молитвенная жизнь старца. Духовно воспитан­ный с детства двумя светильниками право­славной веры - духовных протоиереем Федо­ром и монахиней Фессалоникией, протоиерей Петр так же, как и они, не позволял себе ника­ких послаблений. Он не остригал волосы, нико­гда не снимал с себя подрясник и служил по полному монастырскому чину. Когда его пытались заставить носить светскую одежду, ба­тюшка недоумевал: "Как же так? Генерал в форме идет - ему честь, а в светском его и не признают. А я священник, у меня тоже своя форма, которой я не сниму". Отец Петр писал своему духовному сыну: "Дай Бог носить поча­ще, на здоровье и спасение. Если уже невоз­можно постоянно в вашем окружении. Патри­арх Сергий говорил: "Форма дух бережет". К этому же призывал и патриарх Пимен".

 

Никто не знает, каково было его келейное молитвенное правило. Известно только, что свет в его комнатке горел всю ночь.

 

В четыре часа утра батюшка уже спешил в церковь к Литургии. Обычно отец Петр ста­рался кушать поздно, но перед Литургией ве­чером никогда не вкушал и в течение дня ни­чего не ел. Но к старости, изнемогая от немощи и болезней, пришел к выводу, что лучше не­много покушать, чем изнемогать от слабости на службе. Служить же ему приходилось час­то, и от длительного голодания он ослабевал. К службе отец Петр готовился тщательно, без малейшего опущения правила. Помимо обыч­ного священнического правила вычитывал полунощницу. В исключительных случаях, когда очень плохо себя чувствовал, а заменить его было некому, вычитывал правило поскору. Ба­тюшка советовал в подготовке к Литургии со­блюдать благоразумную мерность и распреде­лять чтения священнического правила в тече­ние целого дня. Особенно это необходимо при частом или даже ежедневном служении. Своим духовным чадам он не благословлял перед принятием Святых Христовых Тайн кушать по­сле вечернего богослужения. Ради приезжих людей, отслужив вечером всенощное бдение, ут­ром батюшка повторял утреннюю часть богослу­жения, которое начиналось в шесть часов. Пос­ле утрени начинал Божественную Литургию.

 

Службу он вел по уставу, не принимая ком­промиссов, особенно когда заходил вопрос о пе­реходе на новый стиль: "Мы должны строго держаться святых отцов", - говорил отец Петр. Слушая разговоры о возможном примирении с католической Церковью, он утверждал: "Толь­ко при условии, что они примут Православие, а не под их ярмом". Батюшка проводил службу ритмично, спокойно, мерно, уверенно. В его служении была особая плавность и тишина, благодаря чему прихожане стояли особенно благоговейно, тихо, со вниманием молились. Иногда всю службу он стоял на коленях в ал­таре и молился со слезами. В алтаре старец старался молчать, в крайнем случае делал краткие и ясные указания сослужавшим ему. "С нами Ангелы служат, здесь не мы действу­ем, а благодать Божия. Поэтому мы совершаем Таинство Божественной Евхаристии как тай­ную вечерю". За порядком и аккуратностью ба­тюшка очень следил, особенно в алтаре. Заме­чая ошибки клироса, сразу исправлял их спо­койно и тихо. Увидев, что Федор Тимофеевич Гриценко прочел поминальные записки и осто­рожно, не коснувшись Святого Престола рукой, положил их на него, отец Петр наложил на алтарника эпитимью - десять земных поклонов.

 

Во время проскомидии батюшка Петр поми­нал огромное количество людей, за каждого вынимая отдельную частичку. Это занимало не менее двух-трех часов, поэтому для совер­шения проскомидии нужно было приходить в церковь около четырех часов утра. Однажды он заметил, что гора записок, которые были приго­товлены для чтения, лежала необычно, потому что кто-то смешал их. Отец Петр возмутился: многие записки он читал по двадцать и более лет, так что и авторов их уже не было в живых. В чтении поминаний у старца было все строго упорядочено. С особенным благоговением батюшка относился к совершению Таинства Евхаристии. Чашу для Святых Даров готовил маленькую, чтобы только хватило для причаст­ников. Прихожан было немного, и он заранее знал, сколько людей будет причащаться.

 

Во время утрени и чтения часов батюшка исповедовал внимательно и подолгу. Он не расспрашивал подробности совершенного гре­ха, внимательно слушал кающегося и при не­обходимости мог напомнить о прегрешениях в форме вопроса: "Может, поспорили с кем или осудили кого-нибудь?" Батюшка терпеливо и спокойно объяснял тяжесть совершенного про­ступка, указывал на возможные последствия. Наставлял и советовал он очень деликатно, бо­ясь ранить человеческое сердце и понимая, что любовью можно сделать больше, чем жест­костью. Исповедующийся не чувствовал ника­кого страха, напротив, исполнялся доверия к духовнику и хоть со стыдом, но искренне рас­сказывал ему о себе, свободно открывая серд­це. Утаивать что-либо не приходило в голову еще и потому, что человек был совершенно уве­рен в том, что, во-первых, старец сам знает все о твоей жизни, во-вторых, что своей любовью он покроет твою горечь. Не было случая, чтобы отец Петр выгнал с исповеди или просто отка­зался от духовного чада. Он принимал тех, ко­го Господь посылал ему, с любовью и смирени­ем перед волей Божией. Батюшка советовал причащаться не реже чем в две недели раз, но допускал по сердечному расположению и более частое приобщение Святых Христовых Тайн.

 

Однажды отец Петр признался: "Когда я выхожу на проповедь, боюсь в глаза смотреть, смотрю вниз. Решил читать и смотреть на ана­лой. Иногда даже без чтения вынесу аналой и смотрю на него, словно читаю то, что на нем лежит. В последнее время немного осмелел, да и то..." Действительно, эта деталь запомнилась его прихожанам. Батюшка всемерно старался хранить зрение от вредных впечатлений, нерассеянное внимание ума и трезвение сердца. Кроме того, он был очень застенчив и скромен от природы.

 

С большой ответственностью протоиерей Петр относился ко всем церковным таинствам. Перед крещением взрослых он обязательно бе­седовал с ними, понуждал выучить наизусть молитвы "Отче наш", "Богородице, Дево, ра­дуйся" и "Верую". Чин крещения совершал пол­ным погружением, изготовив для этого специальную оцинкованную бочку со ступенями. С такой же внимательностью он относился к венчанию, увещивая супругов и объясняя им истины православной веры. Все, кроме мусуль­ман, были у него на приходе венчанные, кре­щеные. Любовь, которую изливало изобильно его сердце на собеседника, делала чудеса: люди уходили от батюшки с преображенной душой, покоренные его милующим смирением и крото­стью.

 

Когда было трудно купить колокола для храма, желая украсить службу звоном, батюш­ка придумал повесить металлические цилинд­ры различной величины и просил архимандри­та Матфея (Мормыля) помочь ему устроить звонницу так, чтобы звон был мелодичный, красивый.

 

Никогда никому отец Петр не отказывал в ис­полнении церковных треб. Как правило, не ус­пев перекусить после Литургии, он спешил по просьбам своих прихожан причастить больного или отслужить панихиду; или нужно было неот­ложно обвенчать кого-то, отпеть усопшего. В лю­бое время можно было его вызвать и попросить поехать в соседнюю станицу, принять человека, нуждавшегося в духовном утешении. Для ба­тюшки не существовало собственного времени, он жил для того, чтобы служить Богу и своей па­стве. После отпевания усопших отец Петр с пев­чими провожал гроб до кладбища с пением "Трисвятого", служил панихиду на могиле.

 

Старец не приветствовал перемены места ра­боты, служения. Не одобрял и особого подвига отшельнической жизни, считая, что каждый должен оставаться до последнего часа на своем собственном месте. В особенности это относи­лось к долгу священника перед своим прихо­дом. Батюшка Петр был убежден, что пастырь должен не просто быть приходящим, как наем­ник, но обязательно должен служить на одном приходе, жить при храме, знать, нести ответст­венность за свою паству и сродниться с ней. Тем, кто просил у него благословения на руко­положение во иереи, он всегда задавал вопрос, сможет ли будущий священник жить на прихо­де. В противном случае советовал лучше отка­заться от рукоположения.

 

Перед первой вой­ной в Грозном служил молодой священник, об­ремененный большой семьей. Он очень безпокоился о своих домашних и спрашивал у отца Петра о том, как ему следовало поступить. Родственники настаивали на выезде из Грозного, но он не мог принять решение без своего духов­ника. "Ты гуляешь от своей жены?" - "Нет, что вы, батюшка! Ты снимал с себя кольцо, клал его на Престол, когда венчался с Церковью?" -"Да". - "Как же ты бросишь свою церковь? Это равносильно блуду". Долго не позволял отец Петр оставить приход в Грозном, однако под давлением тревожных обстоятельств ради ма­леньких детей благословил просить о переводе.

 

Сам старец на многие предложения о переводе в более спокойное место отвечал категориче­ским отказом: "Я церковь не оставлю". Как он писал в 1999 году: "Люди еще немножко есть, значит, и нам здесь должно быть". При порази­тельной застенчивости, скромности и кротости батюшка имел твердый, мужественный харак­тер, несгибаемую волю и решимость хранить верность святой православной вере и Церкви даже до смерти.

 

Отец Петр заранее знал о своей кончине. Незадолго до трагедии он отправил письма са­мым близким людям, ответил на наиболее тре­вожные и острые вопросы. Своей многолетней и верной помощнице и почитательнице мона­хине Надежде батюшка успел передать с ока­зией большое красное яблоко и испещренный на полях мелкими крестиками Акафист свято­му великомученику и целителю Пантелеймону с трогательной надписью: "На молитвенную память моей дорогой, родной матери Надежде (Вере Петровне) от протоиерея Петра".

 

За не­которое время до 1 марта, дня своего сорока­летнего юбилея, и 6 марта, дня своих именин, духовный сын старца, протоиерей Тимофей Гриценко, получил последнее письмо от ба­тюшки с наставлением: "Не оставляй мою па­ству". В письмо была вложена фотография, на которой старец Петр запечатлен в черном об­лачении перед Плащаницей. На обороте фото­графии краткая надпись гласила о том, что страдания нужно переносить так, как их пере­носил Господь.

 

За несколько дней до похище­ния, которое состоялось 28 марта, старец Петр отпевал старенькую прихожанку и в прощаль­ном слове сказал, что счастлива была эта раба Божия, потому что ее хоронили по-христиан­ски, в то время как его косточки разнесут по полю вороны.

 

Одной из своих постоянных прихожанок, которая по обыкновению приехала по­молиться Великим постом, исповедаться у ду­ховника и в пятницу, 26 марта, собралась возвращаться домой, батюшка благословил остать­ся на выходные дни и уехать в понедельник.

 

 28 марта 1999г., в неделю преподобной Марии Египетской, протоиерей Петр отслужил Божественную Литургию святого Василия Великого, потребил Святые Дары и продолжал молиться в алтаре. Было около половины второго пополудни. Прихожане уехали, их неожиданно отправился сопровождать один из трех постоянно присутствовавших охранников. В храме оставались две женщины: приезжая из Ставрополя, Мария, и пожилая Надежда Андреевна.

 

Батюшка вышел из алта­ря и спросил у женщин, закрыли ли они окна и входную дверь в церковь. Те сослались на то, что рано еще было запирать храм и пошутили: "Батюшка, да с вами нам ничего не страшно". Через некоторое время старец вновь очень строго напомнил прихожанкам о том, что нуж­но было бы закрыть ставни и дверь: "Закры­вайте быстрее окна и двери! Вы закрыли окна и двери?" Неспешно они стали запирать цер­ковь и внезапно услышали страшный шум и крики на улице.

 

Оказалось, избивали третьего охранника. Четверо бандитов ворвались в ал­тарь, схватили за бороду старца, повергли его наземь, прыгали на его распростертом на полу теле, клочьями вырывали волосы на голове и из бороды. Затем за волосы потащили по полу на улицу. Старая Надежда Андреевна плака­ла, просила пощадить батюшку и убить ее вме­сто него, пыталась вырвать старца из преступ­ных рук.

 

Похитители стреляли в воздух ради устрашения, избили старуху прикладами. На улице преступники втолкнули старца в ожи­давший автомобиль УАЗ с номером А-469 и се­ли на батюшку верхом. Второй охранник имен­но в это время ушел обедать, чего раньше ни­когда не было, третий, избитый, имея в руках телефон, не только сам не вызвал немедленно милицию, но и не давал это сделать прихожан­кам. С трудом они вырвали телефонную труб­ку у него из рук и позвонили на пост. Отправи­ли на поиски похитителей вертолет, который догнал машину, но вскоре потерял ее из виду на трассе.

 

Любопытная деталь: все каналы для орошения полей и выбоины на дороге ока­зались засыпаны песком, что ускорило и облег­чило движение автомобиля бандитов. На гра­нице Чечни и Ингушетии похитители бросили изрешеченный пулями УАЗ, пересели в дру­гую легковую машину, ожидавшую их, и скры­лись.

 

Спустя полгода по каналу телевидения был показан сюжет, снятый чеченскими люби­телями: на грязном каменном полу темного подвального помещения лежал обнаженный, изможденный пытками и длительным голо­дом человек, в котором узнали старца Петра Сухоносова. В ответ на неоднократные запро­сы митрополита Гедеона чеченские власти удовлетворительно точного ответа не дают, но с наибольшей вероятностью можно утвер­ждать, что батюшки уже давно нет в живых.